Палатово и палатовцы. Как живут в бывшем городе-крепости
Город – слобода – село
В чём Палатово повезло – год его рождения известен точно. В 1671 году «…за прежним новосыпанным валом под Полатовым лесом на речке Сенной Острогожского полка полковник Герасим Карабут полка своего казаками построил город Полатов», один из городов-крепостей Белгородской черты. Почему Полатов – тут сложнее. Если вкратце, от Полатового леса. А вот его уже назвали, с большой вероятностью, в честь «полатей» – подмостков на берегу реки, куда вытаскивали суда для починки или хранения. Возможно, использовался этот лес в судоходном военном деле. Есть ещё вариант – с речкой Полотова, вдоль которой опять же тянулся лес.
Так или иначе, но к концу XVIII века город Полатов, изначально населённый казаками и «русским приказным людом», стал слободой. Меньше чем через сто лет, накануне отмены крепостного права, в названии буква «а» потеснила «о», а в 1900-м Палатов поменял род с мужского на средний и стал именоваться Палатово.
Больше всего народу Палатово помнит перед революцией, когда в селе было больше 4 тыс. человек. Сегодня число жителей и до тысячи не дотягивает.
Кончились люди
Этот вторник в Палатове – базарный день. В центре села нестройный торговый ряд – парочка палаток и прилавков. Ассортимент тут – от пилочек для ногтей и овощечисток до женских халатов и демисезонных курток. Один из торговцев ярмарку невыходного дня в Палатове устраивает, по его словам, раз в месяц, а то и реже. Ещё одна хозяйка палатки торгует больше десятка лет и примерно по такому же графику.
Приезжают из соседнего райцентра, товар привозят на своё усмотрение. Под заказ – гораздо реже. Объясняют: привезём мы, что просили, а брать‑то никто и не придёт. О товаре говорят: «Да кто его знает, что берут?» Вообще, замечают, покупателей немного. Да и те, кто постарше, смотрят, прицениваются, а потом вспоминают: «Идти далеко, не донесём».
«Да нет народу, тебе говорят. Кончились люди!» – горячится рядом со мной местный житель.
Две Тихоновны
Желающих на товар действительно не густо. Вот две пожилые женщины, сделав покупки, присели на лавочку. Знакомимся: Любовь Тихоновна и Раиса Тихоновна – родные сёстры. Рассказываю им о цели своего приезда в село.
«Надо же, название красивое… – удивляется Любовь Тихоновна и жалуется сестре: – Ох, Рай, так надавила ногу!»
«И у кого вы нощуете?» – переживательно интересуется та.
Сёстры живут в части села, которая зовётся Хохлишками. Из центра до Хохлишек им «идтить километра три». Кроме Хохлишек, есть тут ещё Ковалёвка, Лягушевка, Гусятовка…
«Вот цементу я узяла два килограмма, там замазать детям, да и всё, – говорит Любовь Тихоновна. – И вот купила, – показывает на калоши и решает тут же переобуться. – Это вот нынче година, а то дождь и нощь увсю шёл, и день. Ходить далековато нам. У нас был один знакомый, у совете шохвёром работал, – он и привезе, и подвезе, но умер».
Между тем сердобольная Раиса Тихоновне не унимается:
«Ну у вас тут родни никакой нету? Вы и помрете не евши».
Чувствую, удивил их наш приезд, и кажется: пожалуйся на чувство голода – тут же бабушки пригласят к себе за стол.
В центр села обе Тихоновны наведываются нечасто.
«У нас на Хохлишках щастный магазинчик маленький. И хлеб нам возють, у понедельник машина с района и у щетверг. И кое‑что можно другое узять, товар какой съедобный. Девщата с Белгорода мясо привезли. На котлеты», – рассказывает Любовь Тихоновна.
Слушаю её голос с чудноватым для уха палатовским говорком: мягким, где «ч» сливается со «щ» – и наблюдаю, как стихийный рынок перекочёвывает в баулы, сумки и багажники автомобилей, как между высаженными в рядок ёлками прохаживаются чьи‑то гуси, а вверх и через мост уходит дорога на Хохлишки.
«…Ну я ишшо их не начинала, – тем временем продолжает женщина. – Не охота уже есть и готовить. Уже хочется, кто б сварил или сготовил».
Она живёт одна, Раиса Тихоновна – с сыном.
— У нас есть ишшо молодёжь, живеть на улицах. Ну а большинство сейчас по одном, по одном. Молодые поуезжали, старые померли, – говорят сёстры.
— А куда молодые ваши уезжают?
— У мене все у Белгороде, одна только на Украине, у Харькове. Они были у меня там трое, у Харькове, а когда началась заварушка, переехали сюда, а одна так и осталась, – говорит Любовь Тихоновна.
Прощаемся. А через десять минут я вижу, как в гору поднимаются две фигуры: Тихоновна первая и Тихоновна вторая.
Татьяна Петровна
Центральная улица села – Набережная. На ней стоят почта, Дом культуры, средняя школа, медпункт, 200-летний храм Покрова Пресвятой Богородицы. Чуть в стороне на той же Набережной – сельская администрация. Любопытное здание: говорят, до революции оно принадлежало местному купцу.
Стайкой на урок в бывший ФАП пробежали младшеклассницы (в палатовской школе в день нашего приезда завершался капремонт – прим. авт.). Все как один поздоровались. Больше вокруг – никого.
Наконец встречаем на улице местную жительницу.
«Работают люди, – учитель на пенсии, Татьяна Бирюкова берётся объяснить пустынные улицы. – Работают палатовцы в основном на птичнике, свинарнике, в зерновой компании. Я, если б была не на пенсии и негде работать мне было бы, пошла б на свинокомплекс. Жить‑то надо».
Татьяне Петровне 75-й год, а не скажешь. Обращаю внимание на то, что речь её без того самого, палатовского говора: в село она переехала, хоть и давным-давно, из Алексеевского района.
Её дом – крайний на улице. Вот забор, клён, посаженный лет 40 назад, огород.
«И огурцы, и помидоры, и картошка – всё своё, – рассказывает она. – Огорода хватает».
Фотографироваться наша собеседница наотрез отказывается.
— Вот продаются у нас дома, – вспоминает Татьяна Петровна.
— И покупают?
— Да если кто‑то приедет… – задумывается она.
Только никто не переехал пока в Палатово, говорит Бирюкова. Нового жителя в селе сразу видно будет.
Прощаемся, благодарю за уделённое время.
«И вам спасибо, всё‑таки пообщалась», – уходит в ворота Татьяна Петровна.
«Веснянкина я»
То, что Палатово попало в десятку самых красивых названий, – во многом заслуга местной жительницы Юлии Горяевой: она активно призывала голосовать и односельчан, и всех красногвардейцев. Сегодня Юлия – наш проводник по Палатову. Больше года назад она вернулась в село из Москвы, где прожила несколько лет.
«Мои дедушка с бабушкой здесь жили. Дедушка у меня палатовский, бабушка родилась в Ровеньском районе. Они у меня Щёголевы – палатовская фамилия», – рассказывает Юля.
Заезжаем в Ковалёвку, где на окраине пасутся ещё оставшиеся у кого‑то в хозяйстве лошадки, заходим в яблоневый сад: издавна Палатово славилось своими фруктовыми сушками. Едем в Хохлишки, к берёзовой роще. Она со мной растёт, говорит Юля.
От березняка по дороге к домам медленно, опираясь на клюку и с нелёгкой ношей в руках – берёзовыми прутьями и охапкой сухой травы – идёт пожилая женщина. Её силуэт контрастирует с осенней картиной, которой самое место на полотне художника: небо – голубое, берёзы – стройные, трава – пожелтевшая к зиме.
«Вот раньше хаты стояли мазаные, беленькие все. Щас дома большие, а поглядеть с улицы и нечего. Цветные – один такой, один такой – мне не нравится», – первое, что говорит она нам при встрече.
И представляется Катериной Семёновной.
То, что несёт в руках из посадки, использует в быту: берёзовые ветки с почками ломает, заливает кипятком – будет париться, а трава нужна, чтоб мазать хату.
— И часто вы ходите в посадку?
— Раньше я ходила щасто. Дрова на плещах, сама за грушами. Скольки есть, я их все высушу и сдам. В колхозе я работала каждый день пощти, если есть работа. А получали нищаго. А я одна, с мамою жила. Вот выберу груши, насушу, сдам и детей обувала-одевала.
Нынешний дом Катерины Семёновны Веснянкиной не родовой. Родилась она 80 лет назад на другой улице. Когда отец с матерью разошлись, она поселилась в хате в Низке (ещё один палатовский край). С мужем в столице жила, домой вернулась. Теперь вот тут живёт, как говорит, «коло леса»:
«Мне нравится, хоть и трудно. За грибами хожу до сих пор. Вот ходила, белых нарвала, насушила, в морозилку наклала».
А вот фамилия у Веснянкиной отцовская.
«Я с мужем развелася и его фамилию не взяла. Муж у мене москвищ, шесть лет я жила у Москве с йим. Познакомились тут, на свекле. Их суда прислали. Они сначала у Казахстане были», – рассказывает она о недолгом и единственном замужестве.
После развода Катерина вернулась в Палатово: болела мать. Потом приехал и бывший муж, тоже был болен. Тут и умер. Теперь живёт одна, дети – в столице. Дочь приезжала на полгода, к Новому году вернётся, ещё побудет.
По словам Катерины Семёновны, ровесницы её частенько по вечерам на улице на лавочке сидят, вот и она с ними иногда.
«О чём говорим? Ни о чём так особенно не говорим».
И будто бы в продолжение беседы с соседками вспоминает:
«И Сталин, и Хрущёв – при всех пошти жила. Жили трудно, но весело. Вот село: там гармошки, тут песни поют. И мы в школу ходили. Дети щас какие‑то слабые, а питаются хорошо. Мы, бывало, лопух ели. Да вон щавель. Придя подруга: «Пошли за щавелем». Да и пошли. А там уже народу! И – скажите! – щавель рос. Придем на другой день – а там уже опять щавель».
Лилия Алтунина – будущий инженер лесного хозяйства.
Фото Владимира Юрченко
Лиля
Из берёзовой рощи идёт и Лиля – студентка, будущий инженер лесного хозяйства, учится в Воронеже, а на практике вырвалась домой.
Спрашиваю, за что любит родное село.
«Господи, какой сложный вопрос! – смеётся она растерянно. – Родина моя, поэтому самое красивое и самое хорошее».
Три года назад Лилия Алтунина и четверо её одноклассников окончили Палатовскую среднюю школу. Большая часть ребят поехали в Белгород и Воронеж за «вышкой», а кто‑то в селе остался.
Из Воронежа Лиля приезжает домой примерно раз в месяц.
— Возвращаться? Не знаю, как пойдёт. Где будет работа, там и останусь, – признаётся девушка.
— Что туристу обязательно надо увидеть в Палатово? – спрашиваю перед тем, как попрощаться.
— Наверное, природу, – задумывается Лиля.
— А приезжают ли туристы?
— Только если в гости кого‑нибудь позвать.
Юля и юлины
Подходим к местному пруду, который недавно зарыбил предприниматель из Валуек, колесим по долгой центральной улице, переезжаем в Лягушевку. Это уже другой край села, и тут с недавних пор на берегу речки Сенной хозяйничают бобры.
«Я безумно Лягушевку свою люблю, музыку слышу, когда лягушки звучат. Мне все говорят: «Как ты живёшь на отшибе?» Да хорошо живу, с музыкой!» – говорит Юля.
Вот только тут больше всего заметно, как с окраин пустеет Палатово. Раньше, если речку по мосточку перейти, в одну сторону улица шла, в другую тоже уходила. Теперь один дом под горой остался.
Юлин случай выбивается из печального порядка: окончательно вернулась из столицы в село, привезла с собой маму.
— Я тут уже второй год живу и счастлива, мне спокойно, – рассказывает она. – До сих пор смотрю на всё вокруг и не могу насмотреться.
— Соседи что говорили, когда вы вернулись?
— Удивлялись. А я говорила: надо наполниться Москвой и пожить там, чтобы что‑то понять и вернуться.
Теперь Юля – учитель русского языка и литературы в местной школе.
«Когда у меня умер дедушка, я поняла, что мы не наговорились с ним. Своих людей надо беречь, надо успеть наговориться. Поэтому мне и хочется быть здесь. Бабушка, мама, крестники – все мои родные люди рядом, – продолжает Юлия.– Был момент, когда я думала: надо зарабатывать, надо, чтобы у меня всё было. Да нет, надо жить тем, что есть. Может, когда‑то я пожалею, но пока мне это, кажется, не грозит».
Улыбаясь, она вспоминает, как, вернувшись в Палатово, не раз и не два рассказывала пожилым соседям, «щья она». В сёлах в подворных прозвищах ориентируются быстрее, чем в фамилиях из паспорта. Терпеливо рассказывала: этого и вот той. А теперь, говорит, не только все узнавать стали, но и за мамой и бабушкой закрепили определение «юлины».
«Ещё я нашу деревню люблю, потому что здесь тепло. В Москве я настолько замёрзла, что мне здесь тепло и самой, и моей душе», – признаётся Юля.
А я уже в Белгороде выхожу из машины в осенние сумерки и понимаю: день в Палатове был и правда тёплым.
Рекомендовано к прочтению
