На блошином рынке. Где белгородцы могут пощупать прошлое

Как в музее

20 лет назад блошиные рынки пользовались популярностью, а сейчас они мельчают. Но здесь ещё есть на что посмотреть. Пустой фотоальбом начала XX века с имитацией крокодиловой кожи, часы самых разных годов выпуска, монеты, значки, открытки, старинная домашняя утварь – это только часть современного «блошиного» набора.

В Губкине я наткнулась на будочку, внутри которой целый музей: пуговица с якорями и николаевским гербом 1904 года, царский бронзовый знак «За отличную стрельбу», найденный в Бобровых Дворах, жетоны, купюры, иконы, граммофонные пластинки, советские чемоданы, бижутерия, авоська и ещё много других вещей, напоминающих о быте прошлых поколений.

Андрей Ключищев увлёкся всем этим больше 30 лет назад.

«Когда нашу семью приехали раскулачивать, отец моего дедушки отдал ему чемодан царских денег и сказал уезжать в Сибирь, где спокойнее. За всё время ни копейки из чемодана не потратили, потому что все работали. В 30-х годах прошлого века дед вернулся, жил на Украине. Каждое лето я к нему ездил и постоянно просил: «Дед, дай монетку». И он давал то полтинник серебряный, то ещё что», – вспоминает Андрей.

При всей пестроте хаоса здесь нет: продавец не просто собирает всё, что блестит, но знает историю каждой вещи.

«Любой предмет, который попадается, оказывает на тебя побочное действие. Нашёл монету – начинаешь искать про неё информацию, читать, один факт цепляется за другой, всё больше нового узнаёшь и про другие вещи. История вообще очень интересная штука», – считает Ключищев.

Цены договорные

Стоимость товаров варьируется от 20 рублей до 3 тысяч. А увлечённому человеку Андрей готов продавать даже себе в убыток.

«Если человек пришёл и видно, что глаза горят, он болеет этим, тогда я могу скидку сделать в 10 раз больше: мне не жалко и за рубль отдать», – признаётся он.

И тут же подтвердил слова делом: прохожий заинтересовался значком «Всегда готов!», а когда прицепил его к свитеру, со вздохом произнёс, что не хватает только пионерского галстука. Продавец молча нырнул в свои закрома, достал слегка помятый и выцветший, с жёваными уголками красный галстук: на, забирай – подарок! Покупатель просиял, будто снова вернулся в беззаботное детство.

Самые старые здесь – монеты, например деньга 1737 года. Мини-самовары, старинные утюги на углях, солдатская утварь, нюхательный и трубочный табак, карты сражений, копии царских наград и советских орденов.

Пока я восторгалась, оглядываясь по сторонам, Андрей достал чемоданчик с патефоном времён Великой Отечественной войны. Ловко собрал, достал затёртую пластинку, до упора накрутил ручку. Сквозь треск аппарат выдал незнакомую мелодию.

«Дед научил пользоваться, – поясняет Андрей. – Найти бы пластинку с Утёсовым, он модный был. Видно, в те времена его закрутили все, поэтому трудно сейчас отыскать».

Не ради денег

Белгородские блошиные рынки отличаются, пожалуй, лишь масштабом. Продавцы неразговорчивые, смотрят искоса, только с явно увлечённым человеком могут вступить в диалог. Знают, что их покупатель обязательно придёт, поэтому прохожим не докучают. Большинство продавцов – пенсионеры. Они не столько гонятся за прибылью, сколько хотят поделиться ненужной им вещью – хоть за копеечку.

Василий Попов делает и приносит на рынок мышеловки, кротоловки, ловушки для хорьков и ласок.

«Обычно три дня делаем, с ещё двумя военными пенсионерами в гараже собираемся и мастерим, – рассказывает он. – Каждая ячейка в мышеловке по 50 рублей. Это дёшево по сравнению с тем, сколько нервов и материалов уходит».

Уже десять лет Попов торгует на рынке. Кое‑что из товаров – собственного изобретения, что‑то подсмотрел в журнале «Сделай сам».

«У меня всё есть, а не хочется без дела сидеть. Главное – это труд и желание. Жена говорит: лучше бы ты на даче работал. Не надо мне этого, мне здесь в удовольствие, с людьми общаюсь. Мне уже скоро 80, а я шевелюсь», – отметил Василий Иванович.

Кожаные нагайки и чехлы для ножей делает его сосед, у него на столике можно найти и старые чернильницы, театральные бинокли 1930-х годов. Здесь же соседствуют армейские ремни, нитки, различные перья для чернильных ручек, карманные часы без цепочек. И даже есть рында – корабельный колокол.

«Сделать чехол на топоры и ножи уходит час-два. Нагайки – дольше, их за один раз не сделаешь. Руки есть, стоит только захотеть, и всё получится. Женщина вдохновила, кто же ещё? – отшучивается продавец. – Ножи разные, под каждый нож чехол индивидуальный».

Мальчишки пробегают по рядам, заглядывают, спрашивают, шумят.

— Сколько такое мачете стоит? – обращается к продавцу один из компании, указывая на большой нож.
– Полторы тысячи.
– Я куплю его у вас когда‑нибудь, – серьёзно ответил школьник, ещё раз взглянул на желанную вещь и побежал дальше.

Белгородцы не интересуются

На другом ряду нахожу фотокарточки 1902 года.

«Тогда фотографы были как художники. А фотографии как произведения искусства, – отмечает продавец, пододвигая их поближе, чтобы я рассмотрела. – Им уже больше 100 лет, а современные уже давно бы выгорели», – рассуждает Григорич, как называют его соседи-продавцы.

Веники для бани – дубовые, липовые – висят над ржавыми монетами. Реставрированный дореволюционный самовар блестит на солнце медным бочком, бросая блики на покупателей и соседей-продавцов.

Один из них, Василий Викторович, больше собирает военные вещи. У него разложены кирзовые сапоги, фляжки, пилотки, ремни, кобура, даже чехол от немецкого противогаза есть.

«Белгородцы не увлекаются. Здесь столько приезжих, что даже родного «г» не услышишь, а всё равно никто из них не интересуется, – сетует Василий Викторович. – В других городах блошиные рынки большие, а у нас три человека. Это о чём говорит? Для людей главное – сало и картошка, а не история».

«За рубежом это естественная торговля, а у нас на грани с каким‑то криминалом. Мы старым вещам даём вторую жизнь. А никто не понимает, что это история наша. Людям легче на мусорку выкинуть, чем нам принести», – подключается к разговору Григорич.

Гордостью Василия Викторовича является государственный кредитный билет в 50 рублей 1899 года. Знали бы наши предки, что через век он окажется простой бумажкой на блошином рынке…

Железки, пробки, фуфайки

Под мостом смайликов (пешеходный спуск над рынком «Салют» – прим. ред.) расположился ещё один блошиный рынок. На нём больше одежды, но этот продавец привлёк моё внимание опасной бритвой. Продемонстрировал, как надо ей пользоваться, – и седая щетина с хрустом посыпалась на землю.

«Я десять лет такой брился. Её правильно взять надо», – объясняет продавец.

Виктор Бессонов сделал композицию на дощечке с алюминиевыми профилями Ленина и Сталина и штыком сбоку. Оценить её не смог, поэтому не продаёт, но с удовольствием показывает.

«От скуки на все руки, – так Виктор объясняет свою работу. Он четыре года на рынке. – Что ходовое, то и продаю, в основном это детали и инструменты. Сейчас сильно спрос упал: денег у людей нет».

А вот Юрий Казанков регулярно заглядывает на такие рынки в поиске чего‑нибудь интересного.

«Продают тут обычно то, что осталось от отцов, дедов, что прятали в гаражи, подвалы, чердаки, сараи. К концу 1990-х их дети, внуки вынесли всё добро на продажу, а сейчас совсем немного осталось. Я катушку ниток взял здесь за 150 рублей, зато советские, качественные, а не китайское барахло, – отмечает Юрий Владимирович. – Много чего есть, порой какой‑нибудь старичок выносит такие классные вещи. Например, лекальные тиски, которые дорого стоили раньше, здесь можно было взять по цене троллейбусного билета. Но, думаю, со временем рынки исчезнут, их просто вытеснят».

Источник