Директор архива новейшей истории Юрий Коннов: Объективно революцию оценят лет через двести

Революционный переворот

— Юрий Васильевич, давайте сразу расставим точки над «i». Так чем же были октябрьские события: революцией или переворотом? И каковы временные рамки этого события?

— По форме это был переворот. И именно так его долгое время и называли. Но по последствиям это была революция. Что касается временных рамок, то сегодня наши академические институты определили, что революция в России началась 28 февраля 1917 года. Она включает в себя события двоевластия, установления советской власти, Гражданскую войну и заканчивается датой её завершения на европейской территории страны – в ноябре 1920 года.

— Аналогию с какой мировой революцией можно провести в нашем случае?

— С Великой французской, конечно. Ключевые события, методы той и другой революций совпадают. И по периодизации они почти одинаковы.

— Сегодня бытует версия, что Запад приложил руку к проведению Октябрьской революции, чтобы ослабить укрепившуюся перед Первой мировой войной Россию. Каково ваше мнение по этому поводу?

— Безусловно, в мире были те, кому сильная Россия мешала. Но я бы не искал усиленно внешних врагов: у нас и своих хватало. Ни одна революция, как мы знаем, не возникает на пустом месте. Нужны предпосылки. В стране была масса неразрешённых вопросов, накопившихся к 1917 году. И первый, самый животрепещущий – земельный, который тянулся с отмены крепостного права 1861 года. Обещания о том, что к концу XIX века все крестьяне получат наделы, оказались пшиком. Выкуп земли предлагался на таких кабальных условиях, что далеко не все могли стать её собственниками, шло расслоение сельского населения. А в людях между тем десятилетиями копилась обида за обманутые надежды.

Вторая причина – многолетний кризис власти, которая постоянно откладывала решение насущных проблем. Неприязнь правящей верхушки да и самой аристократии к Николаю II и его супруге, распутинщина, раздрай в Думе, вступление России в Первую мировую войну его только усугубили. Так что, я думаю, мировым силам не нужно было предпринимать какие‑то специальные меры, чтобы создавать у нас революционную ситуацию. Им достаточно было воспользоваться результатами того, что в ней происходило, так сказать, естественным образом.

Репродукция картины Михаила Соколова «Ленин в Смольном в Октябрьские дни 1917 года»

За реноме

— И в Первую мировую войну Россию никто не втягивал?

— Я думаю, что так. Наше решение вступить в войну было вызвано в первую очередь желанием восстановить национальное реноме после проигранной русско-японской кампании. Плюс вечное стремление поддержать братушек-славян. Которые, кстати, впоследствии далеко не всегда становились нашими союзниками. Например, в двух мировых войнах та же Болгария, освобождённая нами от османского ига, воевала на стороне Германии.

— А какую роль в то время играла Америка?

— Америка не была тогда гегемоном, но пыталась поддерживать войну капиталами, окутав займами все страны. И Россию в том числе. И таким образом к началу Второй мировой войны завоевала роль ведущей финансовой державы.

— Как вышло, что восстановление нашего реноме не состоялось?

— Видимо, ввязываясь в войну, мы были слишком самоуверенны, поскольку перед этим произошла реформа Русской армии. В неё вложили огромные средства, переоснастили технически. Но первые же месяцы сражений показали, что у нас большие проблемы со стратегией.

— То есть с военачальниками?

— С подготовкой высших военных кадров, обеспечивавших стратегическое руководство. Потому что командиры на уровне рот и батальонов показали себя как раз превосходно. К слову, всё это имеет прямое отношение к послереволюционным событиям. Как ни пытаются сегодня превозносить генералов той войны Корнилова, Деникина, Врангеля, адмирала Колчака, но ведь Гражданскую войну они тоже проиграли. Причём бывшим своим подчинённым, вставшим на сторону красных: Будённому, Щорсу, Чапаеву, Котовскому, Пархоменко. И именно из‑за непрофессионализма главкомов наши войска стали просто оборонительным заграждением на Восточном фронте. При этом мы постоянно откликались на просьбы союзников, но когда было нужно, сами такой помощи не получали. Это изматывало, обессиливало армию. И ни о каком победоносном шествии речь не шла.

— Но и в тылу настроение было невесёлым.

— Первая мировая война, как, впрочем, и любая другая, резко ухудшила жизнь людей. Всё больше мужчин уходило на фронт. Многие возвращались калеками. Дошло до того, что в 1916 году стали призывать ограниченно годных. Росли цены. Например, с 1914 по 1917 год на то же мясо – в десять раз, что особенно сказалось на горожанах. Зарплаты при этом увеличились только в 4,5 раза. Именно в это время для помощи фронту ввели продразвёрстку, которую даже в нашем передовом Валуйском уезде не могли выполнить. Что говорить про другие, более слабые аграрные районы? Какое могло быть у людей настроение? Все хотели, чтобы война быстрее закончилась.

Одни шарлатаны

— Февральская революция подарила такую надежду?

— Вероятно, да. Потому что её поначалу встретили с воодушевлением.

— Как бы вы охарактеризовали период между Февральской и Октябрьской революциями?

— Наверное, это было время растерянности, ожидания и надежд. Ещё перед новым 1917 годом газеты предрекали России большие перемены. Но никто не предполагал смену власти, никакие политические силы в стране не были к этому готовы. Но вот в феврале власть перешла к Временному правительству, объявили о создании республики, царь от престола отрёкся, и тишина. Никаких перемен организационных, идеологических. Нужно было выстраивать новые органы управления, а никто не хотел брать на себя ответственность. Улицы захватила митинговая стихия. Война продолжалась, начались проблемы с продовольствием.

В августе открылся второй промышленно-финансовый съезд, где собрались воротилы России. И его председатель Рябушинский говорил: «Мы ждём твёрдой власти, а пока у власти шайка шарлатанов». Получилось, что необходимую всем в тот момент твёрдость смогли проявить только большевики.

Репродукция картины художника Г.К. Савицкого «Штурм Зимнего дворца».

— И Ленин?

— Именно так.

— Исходя из вышесказанного, вы не согласны с тем, что иногда его рассматривают как немецкого шпиона, продавшего Россию?

— С этим не согласны все, кто знает факты, анализирует документы того времени. Доказательств того, что Ленин получил какую‑то сумму именно на проведение революции, никто так и не предоставил. Были пожертвования благотворителей на партию, печатную деятельность, поддержку жизни большевиков в эмиграции. Кроме того, весь ход предшествующих событий говорит о том, что Ленин, как и многие другие, даже не предполагал возможность революции. И вряд ли представлял, что возглавляемая им маленькая партия, члены которой были разбросаны по Европе или отбывали ссылку, станет у власти. Он так и говорил в январе 1917 года в Цюрихе, что нам, старым большевикам, никогда не увидеть победы революции в России. И своё возвращение стал планировать только после февральских событий.

Оно, к сведению, было тогда рядовым случаем, одним из тысячи, поскольку очень многие революционеры устремились на родину. Вспомним его речь на броневике в Петрограде. В ней нет ничего «программного», общие слова. Потому что он толком не понимал, что происходит. А вот уже когда понял, прочувствовал всю ситуацию, в своих знаменитых «Апрельских тезисах» предложил конкретные шаги к завоеванию власти. И прямо заявил, что большевики пока недостаточно сильны, они в меньшинстве. Поэтому личная заслуга Ленина именно в том, что за семь месяцев он смог собрать партию в кулак, не только устроить переворот, но и воплотить в жизнь решения, которые помогли ей удержаться.

— Казалось бы, после революции с Россией произошло всё, о чём только могли мечтать её западные конкуренты-недоброжелатели. Не успев оправиться от одной войны, она вступила во вторую, Гражданскую, оказалась на краю финансовой пропасти. Так почему же капиталистический мир сразу так возненавидел коммунистов?

— И продолжает ненавидеть до сих пор по одной простой причине: из‑за отмены частной собственности. Кстати, во время китайской социалистической революции, не без учёта нашего опыта, от этой идеи отказались. И, сохранив государственную и частную собственность на средства производства, избежали жёсткой конфронтации внутри страны и с мировыми державами.

Но большевики, начав национализацию, нажили себе врагов не только в своей стране, но и во всём мире. Особенно среди иностранных банкиров, которые занимали у нас большую часть этого сектора. Ротшильды и Рокфеллеры потеряли в 1917 году в России очень много. Недаром они потом столько сил потратили, чтобы разрушить Советский Союз.

Всем наука

— Чему ещё в мире научились благодаря Октябрьской революции?

— Помимо основных декретов о мире, земле, национализации, советская власть сразу взяла курс на проведение социальной политики. Наши местные документы того времени как части политики государства сохранили постановления об обязательном введении отпусков рабочим, восьмичасового трудового дня, защите прав женщин, развитии здравоохранения. Вы представьте, какое было положение: нищета, голод, война за порогом. А Советы уже в первые дни задумались о развитии медицинской специализации. И деньги выделяли на обучение врачей. В этом плане мы были передовыми. Во Франции, к примеру, отпуска рабочим стали давать лишь с 1940 года. И неизвестно, ввели бы их вообще, не будь нашего примера. Роль профсоюзов в Европе росла, потому что люди стали понимать, за что им следует бороться. Есть мнение, что сворачивание многих социальных программ на Западе началось после краха Советского Союза. Когда никто уже, так сказать, не будоражил совесть властителей особым отношением к людям, защитой их прав.

Ну и что касается глобального влияния, то эта революция продемонстрировала миру совершенно новую модель устройства общества. В некоторых странах её пытались внедрять, в том числе революционным путём. Где‑то получилось удачно, где‑то нет. Но факт остаётся фактом: социализм живёт и поныне.

— События столетней давности у нас судят или слишком резко, или, наоборот, превозносят. Какова ваша точка зрения на это?

— Я думаю, что прошло слишком мало времени для того, чтобы оценивать столь важное историческое событие. Потому что историческая оценка должна быть объективна. А поскольку мы представляем всего лишь третье-четвёртое послереволюционное поколение, над нами пока довлеет то, что пришлось пережить нашим родным после 1917 года.

Великую французскую революцию через сто лет тоже судили строго, бескомпромиссно и отрицательно. Но время унесло лишнюю пену, и сегодня мы видим её безусловные достижения. И взять в пример нашего Петра I. Ведь период его правления – страшное, кровавое время. Но кто теперь помнит, что вместе с Табелью о рангах он узаконил жесточайшие виды казни, включая закапывание живьём, четвертование и так далее? При имени Петра мы вспоминаем построенный им Петербург, русский флот, наш прорыв в образовании и культуре. Так и с Октябрьской революцией. Думаю, лет через двести люди по‑настоящему поймут, какой вклад она внесла в мировую историю и кто в ней был прав и виноват.

Источник